Парень из нашего города

Основатель Fort Group Максим Левченко —
о жизни и о себе
О ЧПХ, корнях, лихих 90-х,
покушении и детстве на Гражданке
Эта материя выражает самобытность тех, кто родился, живет и любит наш город, считая его лучшим местом на свете
— Расскажете про ЧПХ, Максим Борисович? Как не спутать ее с чепухой?

— Подобный вопрос может задать лишь приезжий. Коренному петербуржцу ничего объяснять не надо, это ведь Чисто Питерская Хрень. Такая странная, с трудом облекаемая в словесную форму материя. Ее надо чувствовать.

— Что-то вроде философии выживания в городе, построенном на болотах?

— Шире! Тут всё — и слова, над которыми любят потешаться москвичи: поребрик, парадная и батон. Тут и свисающие зимой с крыш дворцов «сосули», и характерный запашок во дворах-колодцах, и смесь апломба, присущего обитателям имперской столицы, с провинциальной судьбой, закомплексованностью... Бизнес здесь тоже строится и ведется по каким-то особенным законам.

Это и есть ЧПХ. Она выражает самобытность тех, кто здесь родился, живет и любит наш город, считая его лучшим местом на свете. Приезжим кажется, что тут в воздухе разлиты суицидальные настроения, им везде мерещится достоевщина, а нам такая специфика даже нравится. Вопрос привычки!

— У вас она врожденная или приобретенная?

— Я ленинградец. Мама приехала в 17 лет из Нижнего Тагила на учебу, одно время работала в речном пароходстве на трехпалубном пассажирском судне производства ГДР, ходившем по Волге и городам Золотого кольца. Там и познакомилась с молодым человеком по имени Борис, моим будущим папой.

— Он тоже из «понаехавших»?

— Нет, коренной.
— Кто родители по профессии?

— Отец — инженер. В советское время это называлось «научно-техническая интеллигенция». Папа работал в телецентре, потом был главным энергетиком на крупном заводе, а в середине 90-х, когда промышленность умерла, вынужденно занялся предпринимательством. Жизнь заставила. Небольшой опт продуктов, маленький собственный магазинчик. Всё весьма скромно.

Мама окончила техникум советской торговли, получила специальность товароведа. Чтобы семья не голодала в 80-е, крутилась как могла. В эпоху тотального дефицита обзавелась знакомыми в универмаге женской одежды на проспекте Просвещения, через них покупала какие-то вещи, перепродавала с небольшой маржой. Тогда за любой пихорой в магазинах выстраивались огромные очереди. Знаете, что это? Китайские куртки с кроличьим мехом внутри. Их «выбрасывали» в Гостинке, ДЛТ. Люди с ночи стояли, чтобы купить.
90-е у меня четко ассоциируются с бандитским Петербургом. Мама работала коммерческим директором в фирме отца, помогала вести дела. Помню, как под нашими окнами караулили «девятки» с тонированными стеклами, в которых сидели жлобского вида парни в спортивных костюмах. Отец принципиально отказывался платить «крыше», не вступал в сговор с «братками». Такая позиция тормозила развитие бизнеса. Официальная власть тогда бездействовала, всем рулил криминальный мир. Кто не хотел договариваться «по понятиям», в конце концов вылетал на обочину.

Однажды родителей взяли в заложники, требовали выкуп за освобождение, не отпускали, пока отец не переписал на бандитов какие-то свои активы. Но деньги не самая великая потеря в жизни. В 1999 году был куда более серьезный случай, который едва не обернулся подлинной трагедией.

23 февраля родители приехали домой с продуктами, хотели накрыть праздничный стол по случаю Дня Советской Армии. Отец помог маме поднять тяжелые сумки на седьмой этаж и на минутку вышел на улицу, чтобы отогнать машину на стоянку. На обратном пути на него напали. Сзади настиг какой-то человек и трижды ударил ножом в спину...
На месте преступления продолжали возиться оперативники. Один подошел ко мне: «Сын? Держись, парень. Твоего батю хотели убить. Ранения такие, что вряд ли выживет»
Мы с мамой ждали папу дома, удивляясь, что он долго не возвращается. Потом раздался звонок с его трубки, и незнакомый голос сказал: отцу плохо. Мы выбежали из квартиры, плохо понимая, что произошло. И почти сразу увидели распластанное на земле тело, над которым склонились люди. В проблесках маячка скорой помощи заметили что-то темное на снегу. Кровь! Врач неотложки, глянув в нашу сторону, деловито и буднично произнес: «Полис. Нужен страховой полис». Какой, к лешему, полис?! Вместо того, чтобы далеко послать бездушного эскулапа, я помчался домой. Наверное, ни до, ни после не развивал такой скорости. В лихорадочном состоянии схватил лежавший на тумбочке полис и рванул обратно, чтобы увидеть габаритные огни отъезжающей кареты скорой помощи…

На месте преступления продолжали возиться оперативники. Один подошел ко мне: «Сын? Держись, парень. Твоего батю хотели убить. Ранения такие, что вряд ли выживет. Работал профессионал. Сначала ударил в ногу, чтобы отец присел и не мог сопротивляться, потом метил в область сердца, повредил легкое, зацепил позвоночник».

В Военмеде отца прооперировали, но какие-либо прогнозы делать отказались. На следующее утро меня вызвали в полицию, сказали, что есть свидетель, который заметил, как к папе приблизился человек и напал. Открыли уголовное дело, но оно не дало результатов. Это был явный заказ, однако ни организаторов, ни исполнителей не нашли. А может, и не искали. Одна из версий — бизнес, вторая связана с домом в Репино, который тогда начинал строить отец. Он выдал прорабу деньги авансом, а тот решил распорядиться ими иначе. Впрочем, это лишь предположения, истину установить не удалось.
Предприниматель должен не только хорошо считать деньги, но и не забывать, что желательно остаться живым, возвращаясь вечером домой
Тогда для нас было гораздо важнее спасти отца. Мне к тому моменту уже исполнилось 20 лет, по годам вроде взрослый человек, но фактически я оставался ребенком, жившим за спиной у родителей. Они брали на себя решение сложных вопросов. А тут я вмиг повзрослел: обстоятельства вынуждали. Научился водить машину, убирал в квартире, покупал продукты, готовил еду. Ведь мама два месяца не выходила из больничной палаты, дежурила у койки отца.

К счастью, всё обошлось, папа встал на ноги, поправился. Правда, после случившегося практически закончил заниматься бизнесом. Не смог вернуться. Или не захотел. А я понял, что предприниматель должен не только хорошо считать деньги, но и не забывать, что желательно остаться живым, возвращаясь вечером домой, что важно всегда отвечать за слова, быть честным перед собой и людьми, за которых несешь ответственность и с которыми вместе идешь по жизни.

До сих пор вспоминаю конец 90-х с внутренним содроганием. Лихие времена, что и говорить! Пережил тогда мощнейшее потрясение.

— А где вы жили?

— Долгое время на Гражданке. Тогда это была окраина Ленинграда. В принципе, все районы новостроек похожи друг на друга. Что в Питере, что в Москве.

— Ну да, 3-я улица Строителей, «Ирония судьбы».

— Примерно так. Учителя и врачи, как в фильме Эльдара Рязанова, на Гражданке тоже встречались, но по большей части преобладал рабоче-крестьянский контингент. Чтобы было понятнее: среди местной пэтэушной молодежи особой популярностью пользовался такой прикид — ватник, подпоясанный армейским ремнем, и кирзачи на ногах.

И атмосфера явно отличалась от центральной части Ленинграда. У нас, например, говорили: «Айда в город!». Словно не в Питере жили, а где-нибудь в совершенно другом, обособленном месте, глубокой провинции. Садились в метро и ехали на Невский, где модные кафе, кинотеатры с премьерами, рок-клуб с Цоем, Кинчевым и БГ, иностранные туристы, чопорная и богемная публика, спешащая в музеи и театры. Школы в центре тоже были получше: с углубленным преподаванием иностранных языков, с иной специализацией.
— Как же вы ладили с «гражданскими»?

— Попадаться на пути у этих компаний не рекомендовалось: запросто могли побить.

— За что?

— Без причины. Хотя бы за то, что выглядишь иначе.

— Вам доставалось?

— Я много занимался спортом и особенно увлекался футболом. Ходил в клуб на Гражданке, пока не решил, что перерос уровень местной команды. Неподалеку, на станции метро «Академическая», находились две известные в городе спортшколы — «Смена» и, собственно, «Зенит», через которые прошли многие будущие игроки основы. Разумеется, я очень хотел попасть туда. В первый состав «Смены» не попал, но во второй меня приняли. Поначалу всё складывалось хорошо, тренер видел мое старание и по-доброму ко мне относился. А потом он ушел и его заменил... мой бывший тренер из клуба на Гражданке. Такая вот ирония судьбы без кавычек. Или ЧПХ.
Не могу назвать себя драчуном,
однако сдачу давал, умел постоять
за себя и за товарищей

Первое, что сделал тренер, придя в команду, — отчислил меня. Не простил, что в свое время я выбрал «Смену». По сути, отомстил. Конечно, педагог не имел права так поступать, наверное, я мог бы побороться за свои права, будь постарше, но пятикласснику сложно противостоять взрослому. С тех пор я охладел к футболу, даже по телевизору не смотрю.

Но спорт в детстве не оставил, переключился на бег. Это было важно и с точки зрения самосохранения: чтобы спасаться от тех самых. Если догоняли, оборонялся. А как иначе? Не могу назвать себя драчуном, однако сдачу давал, умел постоять за себя и за товарищей.

Жили мы в «корабле».

— Это как?

— Снова ЧПХ. На Гражданке много домов, построенных по архитектурному проекту «Корабль». Может, официально он именовался иначе, но за внешнее сходство люди называли именно так. Длинное здание с разноуровневыми окнами. Мы занимали однокомнатную квартиру, размещались там вчетвером. Нет, даже впятером. Родители, брат Саша, он моложе меня на шесть лет, я и немецкая овчарка по кличке Ньюс.

— Тесновато, не находите?

— Некоторым высокопоставленным чиновникам и сегодня смешно, что люди покупают в ипотеку 20-метровые квартиры, собираясь жить в них долго и счастливо. У нас была комната на 18 квадратов, 6-метровая кухня и совмещенный санузел метра на три. Царские условия, можно сказать!

А если серьезно, развернуться было негде. Особенно когда Ньюс вырос, он один занимал полкомнаты. Но я очень хотел собаку, мечтал о ней, вот мама с папой и не стали отказывать. К тому же у нас было пусть маленькое, но отдельное жилье, что по питерским меркам считалось роскошью. Большинство горожан ведь обитали в коммуналках. И отец так ютился на 8-й Советской, рядом с Суворовским проспектом. А потом как очередник получил квартиру на Гражданке. Это было круто!

Мы жили в «корабле» до начала 90-х, пока родители не заработали денег на трехкомнатную квартиру в Приморском районе.
Об университете, о мажорах, мотивации, Лондоне и Медведеве-лекторе
— Но поступить на юрфак вы смогли?

— С первой попытки. Активно готовился, штудировал учебники. Например, на вступительных экзаменах мы сдавали право, а такой предмет в школе не читался. На уроках обществоведения можно было получить лишь общее представление, о чем идет речь. Ходил на подготовительные курсы и самостоятельно занимался по университетскому учебнику.

Конкурс в 1995 году был высокий, на каждое место претендовали десятки абитуриентов, мне чуть-чуть не хватило баллов, чтобы пройти на дневное отделение. В итоге зачислили на вечернее. Я ведь шел без всякого блата. Ребята, которые учились в престижных спецшколах, выросли в семьях прокуроров, судей и адвокатов, конечно, чувствовали себя комфортнее. Да и уровень их подготовки отличался в лучшую сторону.

Предстояло наверстывать отставание, догонять ушедших вперед, и я старался, прекрасно понимая, что, например, английский у меня хуже, как и некоторые другие предметы.
Для меня важно быть увлеченным идеей, чем-то сильно гореть, по-настоящему интересоваться. Как только появляется мотивация, всё сразу меняется к лучшему

— Как вы учились в школе?

— Средне.

— Тройки вперемешку с четверками?

— Случались и пятерки. Зато по поведению стабильно получал «неуд».

— Хулиганили?

— Не без того. С пацанами бил стекла и выкручивал лампочки в подъездах. Потом мы переехали на Яхтенную улицу в Приморский район, там я тоже «зажигал».

Сидел в классе на задней парте и подавал реплики, чем доводил преподавателей до белого каления. В понимании учителей: плохо себя вел. Им ведь важны не столько знания, сколько лояльность учеников, дисциплина в аудитории. Я и сам не слушал, и других ребят постоянно отвлекал. На самом деле, не ставил целью кого-то специально подразнить, чаще всё происходило от скуки. Для меня важно быть увлеченным идеей, чем-то сильно гореть, по-настоящему интересоваться. Как только появляется мотивация, всё сразу меняется к лучшему. Так было раньше, так остается и сегодня, чем бы ни занимался.

Может, помните диалог Холмса с доктором Ватсоном об отношении к знаниям? Ватсон упрекал друга в дремучести, дескать, и ту книгу Шерлок не прочел, и об этом историческом факте не слышал. Холмс парировал, что досконально разбирается в областях, которые ему необходимы для работы. Скажем, в химии. Великий сыщик говорил: моя голова не чердак, куда сваливают ненужные вещи. Не провожу параллелей, ни с кем себя не сравниваю, тем не менее… Тогда, в школе, я интуитивно пришел к выводу, что не хочу засорять мозг лишней информацией. Если мне казалось, что какой-то школьный предмет в будущей жизни не пригодится, переставал учить его, попросту игнорировал. Этим и объяснялось мое плохое поведение. По сути, я срывал уроки.
— Вас выгоняли из класса?

— Регулярно. Однажды вызвали на педсовет вместе с отцом. Коллектив учителей дружно настаивал на моем исключении из школы. С трудом удалось этого избежать.

В общем-то, я заслужил такое отношение. Порой откровенно хамил преподавателям, они имели основания меня не любить. Классной руководительницей у нас была историчка. Ее дочка занималась в нашем классе, и Таисия Александровна очень хотела, чтобы Левченко исключили, выгнали вон. Я ведь мешал учиться, без конца доставал девчонок своими приколами. Тогда историчка выработала тактику борьбы со мной. Когда я поднимал руку, чтобы ответить, делала вид, будто не замечает меня. А стоило чуть отвлечься, тут же вызывала к доске и с большим удовольствием лепила мне плохие оценки в журнал. Как-то я не выдержал и спросил в лоб: «Зачем вы это делаете? Специально валите». Классная посмотрела и сказала: «Левченко, ты не умный, а хитрый…».

Ситуация изменилась классе в десятом, когда я понял, что хочу стать юристом. И начал усиленно учить предметы, по которым предстояло сдавать вступительные экзамены. Пахал день и ночь. А на остальные уроки окончательно «забил».

В одиннадцатом классе химию нам преподавала директор школы. Она пыталась требовать от меня хоть каких-то знаний, но я откровенно сказал, что химия мне даром не нужна, поскольку собираюсь идти в гуманитарный вуз, а именно — на юридический факультет университета. И вообще, мол, система образования в России построена неправильно: в старших классах важна и нужна специализация, чтобы ученики, определившиеся, куда поступать после школы, заранее начинали подготовку. Я считал, что каждый может и должен выбрать профильные дисциплины, углубленно ими заниматься. Мне в самом деле хотелось объяснить учителю простую мысль: если бежать в разные стороны, хвататься сразу за все уроки, можно физически сломаться, надорваться, но это в любом случае не даст результата. Химичка выслушала эмоциональную речь и сказала, что оскорблена таким отношением к учебе. Потом добавила: «Жаль, если в России будут такие юристы. Становится тревожно за державу».

В итоге влепила мне тройку в аттестат.
В жизнь входит поколение детей богатых родителей, мажорные мальчики и девочки. Готовы ли они к столкновению с реальностью? Не уверен. На мой взгляд, растут сопляки, не способные продолжить и развить начатое их отцами
— Испытывали дискомфорт среди детей сливок общества?

— Не скажу, будто кто-то сильно мажорил, нарочно подчеркивая исключительность своего положения и происхождения. Хотя, конечно, был и негласный конкурс родителей, в котором ценились связи, знакомства и статусность.

Однако не надо забывать, что у любой палки есть два конца.

Да, расти в тепличных условиях хорошо и приятно, но по-настоящему закаляют именно трудности, преодоление. Важно вовремя получить опыт принятия самостоятельных решений, за которые несешь ответственность, нужно знать, что в тяжелую минуту можешь положиться лишь на собственные силы, что никакой высокопоставленный папа не подстрахует и не спасет.

Кстати, мы рискуем, что называется, в полный рост столкнуться с проблемой. В жизнь входит поколение детей богатых родителей, мажорные мальчики и девочки, которые привыкли, что все вопросы решаются по движению бровей или щелчку пальцами. У них за плечами прекрасное образование, лучшие западные колледжи и университеты, свободный английский плюс еще три иностранных языка, но готовы ли они к столкновению с реальностью? Не уверен. На мой взгляд, растут сопляки, не способные продолжить и развить начатое их отцами. В любом деле — в бизнесе, политике, на госслужбе — надо впрягаться, упираться и пахать. Иного способа победить попросту не существует. Для этого необходимы целеустремленность, внутренняя дисциплина, твердость, они служат драйвером, однако их трудно воспитать в оранжерее.
— Как говорил Аркадий Райкин, пусть всё будет, но пусть чего-нибудь не хватает.

— Ну да, иначе стимул к развитию и самосовершенствованию пропадет. Могу сослаться на собственный пример. Поступив в университет, я быстро увидел, в чем уступаю более продвинутым и подготовленным однокурсникам. Меньше прочитал, хуже знал. Я принялся устранять пробелы, усердием компенсировал недостаток качественного школьного образования.

Хотя числился на вечернем отделении юрфака, с утра приезжал на Васильевский остров, слушал лекции, потом на несколько часов шел в университетскую библиотеку, штудировал учебники, а уже затем отправлялся на занятия с вечерниками. У меня была цель: сдать первые сессии максимально хорошо, чтобы иметь основания просить деканат о переводе на дневное отделение. Так, собственно, и получилось — уже со второго курса.

— А со специализацией когда определились?

— Говорил вам: для меня важна мотивация. Первый год носом рыл землю, стремясь скорее перевестись с вечернего. Справился с задачей — и на какое-то время потерял ориентиры. На третьем курсе неожиданно поймал себя на мысли, что мне стало скучно, появилась апатия. Всё вдруг надоело: лекции, преподаватели, ребята. Такой вот внезапно нахлынувший сплин. Нужно было срочно найти новый стимул.
Летом, во время каникул, съездил в Лондон. Познакомился в питерском Доме дружбы народов (право, не знаю, сохранился ли он до сих пор) с людьми, предложившими полуофициально поработать в их магазинчике. Разумеется, я с радостью согласился. Во-первых, возможность почти три месяца провести в Англии, во-вторых, попрактиковаться в языке, общаясь с его носителями, в-третьих, заработать копейку. Занимался я тем, что убирал помещение, разгребал завалы разнообразной рухляди в подвале, чинил старые велосипеды, приносил чай боссу. Словом, был классическим чернорабочим. Платили мне небольшие деньги, но их хватало на еду и аренду маленькой комнатки. Я даже смог накопить 400 фунтов на настоящую электрогитару. У нас была дворовая рок-группа, мы регулярно собирались, репетировали, сами сочиняли тексты песен и музыку. В России такие гитары достать было сложно, в магазинах они не продавались, а в Лондоне я зашел в специализированный музыкальный торговый центр, увидел море самых разных инструментов и понял, что не успокоюсь, пока не куплю себе хоть что-то.
Впрочем, дело не в гитаре. Трех месяцев в Англии хватило, чтобы прийти к выводу: я зря теряю время в России. Решил: надо перебираться на Запад, если хочу добиться в жизни чего-то стоящего. Мне казалось, дома шансы сделать успешную карьеру не слишком велики, лучшие места уже зарезервированы для своих, а заграница открывает неограниченные возможности.

Я с грехом пополам отучился еще курс, по-прежнему не видя впереди ориентиров, не понимая, чем дальше заниматься. Кое-как сдал летнюю сессию и опять поехал в Лондон. Знакомые выделили велосипед, я мог свободно кататься по городу и… влюбился в него. Это чувство до сих пор живо, Лондон по-прежнему мне нравится, хотя давно отказался от идеи переехать туда на ПМЖ. Вообще, не мыслю себя вне России.

А тогда я здорово подтянул английский, специально им занимался. В один из дней познакомился с женщиной, работавшей помощником депутата британского парламента. Она предложила сходить туда на экскурсию. Мол, ты же будущий юрист, получишь общее представление, как работает законодательный механизм. Внутрь здания пускают всех желающих, можно даже посидеть на галерке, послушать ход дебатов в Палате общин.

Разумеется, я согласился. После визита мы разговорились, женщина стала расспрашивать о планах на будущее. Я честно признался, что хотел бы найти работу по специальности в Лондоне. Англичанка сказала, что с таким образованием шансов почти нет. Дескать, своих юристов хватает. Но посоветовала обратить внимание на морское право. Объяснила: это международная сфера, в которой работают представители разных стран. Центр находится в Лондоне, и специалисты из России тоже наверняка потребуются.

Слова запали мне в душу, я вернулся в Петербург и понял, что хочу заниматься именно морским правом. У меня появилась цель, с четвертого курса дела наладились, заново проснулся интерес к учебе — и опять всё стало хорошо.
Дмитрий Медведев всегда приезжал в университет на белом BMW, носил с собой мобильную трубку с длинной антенной, наверное, Motorola. Выглядел стильно, модно, даже манерно
— Собчака, кстати, вы зацепили в университете?

— Когда я поступил, он уже работал в Смольном. В 1996 году Анатолий Александрович проиграл выборы, но на факультет не вернулся.

Зато я застал доцента Дмитрия Медведева. На первом курсе он читал нам римское право и я сдавал Дмитрию Анатольевичу экзамен.

— Какие воспоминания?

— На лекции Медведев всегда приезжал на белом BMW, носил с собой мобильный телефон с длинной антенной, наверное, Motorola. Выглядел стильно, модно, даже манерно. Как-то во время лекции Дмитрий Анатольевич сказал об исполнении обязательства в натуре. Аудитория дружно заржала, выражение «в натуре» тогда имело вполне конкретную окраску, ассоциировалось с организованной преступностью, а не с римским правом. Медведев дождался, пока зал затихнет, и объяснил, что зря смеемся, древние римляне вкладывали в эти слова совершенно иной смысл.

— А экзамен будущему президенту России вы как сдали?

— Для перевода на дневное отделение мне нужна была пятерка, но Медведев поставил четверку, сказав, что до высшего балла я не дотянул. Всё, больше ни с кем из прославившихся в дальнейшем выпускников нашего факультета я не пересекался. Ни с Путиным, ни с Собчаком, ни с Бастрыкиным, ни с Козаком.
О морском праве, черной лестнице
и грабителях с большой дороги

«Морское право для меня ─ романтика, своего рода продолжение мальчишеских мечтаний о морях, штормах и походах»
— Вернемся к морскому праву, Максим Борисович.

— Я целенаправленно шел по выбранному пути. Курсовые работы писал по этой теме, диплом тоже. Помню, моих однокурсников ужасно мучили на государственной защите, а меня преподаватели не трогали, поскольку слабо разбирались в предмете, не понимали, о чем спрашивать. Тогда высокопрофессиональные эксперты по морскому праву были в России наперечет. Да и сегодня отрасль у нас не слишком развита. Очень уж она узконаправленная, специфическая, нишевая. Наверное, самым большим профи в этой области считался профессор Валерий Мусин. С ним и Владимир Путин консультировался, лично звонил бывшему преподавателю. Одно время Мусин работал в ЦНИИ морского флота, потом стал членкором Российской академии наук. К сожалению, Валерий Абрамович умер в декабре прошлого года.

Когда идешь практически по целине, появляется дополнительный драйв. Еще раз повторю: мне нужна четкая мотивация, тогда могу горы свернуть. Если нет ориентиров, мечешься из стороны в сторону, теряешь силы, нервы, время, ресурсы. Без концентрации на главном всё оказывается бессмысленным. По крайней мере, я так устроен. Сизифов труд не для меня. Без реальной цели могу превратиться в размазню. Но стоит понять, куда и зачем иду, — и любая задача по плечу. Считаю, на свете нет ничего невыполнимого.

— И к чему же вы стремились в 2000 году, получив диплом Петербургского университета?

— Говорю же, хотел стать морским юристом. Ни на что другое не отвлекался.

— А с армией, к слову, у вас как? Служили?

— Военная кафедра, офицер запаса. Но носить погоны никогда не рвался. Недаром же вырос на Гражданке. Шутка. А если говорить серьезно, я еще на пятом курсе озаботился вопросом, у кого можно получить квалифицированные консультации по дипломной работе. Мне посоветовали обратиться в Институт морского флота, в котором когда-то работал Валерий Мусин. Приехал я на Кавалергардскую улицу, зашел в красивое здание с якорями у парадного входа. И вскоре вышел. Мне доходчиво объяснили, что проблемами морского права не занимаются. Правда, сказали, что у них на черной лестнице сидит юридическая фирма, которая именно на этом специализируется.

Если через парадный подъезд не пробиться, всегда можно поискать запасной вариант. Пошел, куда послали. Познакомился с руководителем фирмы, где работало от силы человек пять, объяснил, что хотел бы пройти преддипломную практику. Мне ответили: ну, проходи… Правда, предупредили, что лишних денег нет, поэтому платить за труды ничего не будут. Что делать? Пахал, как говорится, на общественных началах, волонтером. Написал диплом, защитился и вернулся на всё ту же черную лестницу, чтобы официально устроиться на работу. Взяли, но зарплату положили совсем скромную. На те деньги было не прожить, тем не менее я опять согласился. Примерно год пахал, потом понял, что поднабрался опыта и могу попробовать самостоятельно вести дела.

Уволился, создал с коллегами собственную фирму, без затей назвав ее по именам отцов-основателей «Левченко и партнеры», и начал работать.
— Это какой год?

— Думаю, конец 2001-го.

— Быстро поднялись?

— Чтобы раскрутиться на уровне города, понадобилось время. На ведущие позиции мы вышли года через четыре. В Петербурге большой морской порт, много судоходных компаний, поэтому без работы не сидели и репутацию заслужили высокую.

— В чем заключалась суть вашей деятельности? Объясните дилетантам.

— Морское право для меня — романтика, своего рода продолжение мальчишеских мечтаний о морях, штормах и походах. Корабли, случается, тонут, время от времени сталкиваются и садятся на мель. С грузами в пути тоже разное происходит, например, они могут испортиться. В итоге возникает клубок сложных юридических проблем.

Я всегда тяготился скучной офисной работой. Мне нужен был драйв, я хотел решать серьезные задачи, требующие быстроты реакции, эффективности шагов.

Самой интересной темой для меня стали спасательные операции, их правовое сопровождение.

Представьте ситуацию: судно потерпело крушение. Появляются спасатели, а экипаж категорически отказывается от их услуг. Казалось бы, абсурдная ситуация! Но лишь для тех, кто не знает законов. Вовлеченные в процесс в курсе: по нормам морского права в случае согласия на оказание помощи и заключения соответствующего контракта спасатель может запросить за труд до 100 процентов стоимости судна и находящегося на борту груза.

— Мы тебя спасем, но разденем до трусов?

— Примерно так. На сей счет есть специальная международная конвенция.
В морском праве я приобрел навыки решения нестандартных, конфликтных ситуаций, занялся разруливанием проблем
— Это же пиратство чистой воды! Люди оказались в беде, в безвыходном положении, а им выкручивают руки.

— Поэтому многие и не хотят, чтобы их спасали. Или потом отказываются платить по счетам. Вот я и занимался правовым сопровождением спасателей.

— Защищали грабителей с большой морской дороги?

— Не всё так буквально. Это сложная игра, где в клубок переплетены риски, агрессия, интересы разных сторон. Для ведения таких дел нужна молниеносная реакция, умение быстро принимать решения, напористость и даже — в известном смысле! — нахальство. Это хорошая школа, вырабатывающая ценные навыки для любого бизнеса. Сначала спасаешь судно, а потом приходишь и говоришь, что за это спасенные должны отдать тебе всё.

— Получается, проще утонуть?

— Выбраться из переделки самому, без посторонней помощи. Разумеется, за вызволение экипажей и пассажиров никто спасателям не платит, это святая обязанность, а что касается имущества, тут иная история. Порой на моих глазах разворачивались настоящие драмы. В конфликт ведь оказывались втянутыми многие — хозяева судна, владельцы и получатели груза, страховщики. Моя задача заключалась в том, чтобы консультировать и определять стратегию спасателей. Какой-нибудь дряхлый буксир мог снять с мели огромный сухогруз и потребовать, к примеру, миллион долларов. Никому не хотелось расставаться с огромной суммой, вот и начинались бодания, перетягивание каната. Приходилось обращаться в суд, арестовывать судно, так вести дело, чтобы ответчику ничего иного не оставалось, кроме как заплатить.

— А не легче было надавить на адвоката, чтобы умерил пыл?

— И такое случалось. Но большинство контрактов заключалось в Лондоне, в конфликтных ситуациях подключались английские юристы, на них особенно не наедешь — себе дороже.

Кстати, проработав несколько лет, я почувствовал, что мне по-прежнему не хватает системных знаний, и полтора года проучился в London Metropolitan University. Там создана так называемая Академия Ллойда, специальная аспирантская программа postgraduate. Полезная штука. Расширяет сознание и мировоззрение!

В морском праве я интуитивно нащупал тему, которой заинтересовался по-настоящему, приобрел навыки решения нестандартных, конфликтных ситуаций, занялся разруливанием проблем. Повторюсь, мне было скучно возиться с бумагами, ковыряться в договорах, выискивая там какие-то закавыки. Это не мое. Другое дело — практика, реальная жизнь. Острые ситуации меня не пугали, наоборот, повышали уровень адреналина в крови. При этом я четко знал грань допустимого, никогда не заходил за флажки.
— Неужели удавалось избегать столкновений с криминалитетом? Пресловутый бандитский Петербург, он ведь по-прежнему был рядом, на расстоянии вытянутой руки.

— Иногда даже ближе. У меня сложились хорошие отношения с капитаном питерского морского порта Михаилом Синельниковым. Это была крупная фигура, важная. Мы познакомились, можно сказать, случайно, почему-то капитан отнесся ко мне с доверием, хотя, строго говоря, я годился ему в сыновья, был совсем зеленым, мне же и 25 лет не исполнилось.

Мой возраст создавал определенные проблемы в работе. Со мной поначалу не хотели общаться всерьез, не воспринимали в качестве фигуры, с которой можно вести переговоры. Вроде обсуждаются сложные вопросы на крупные суммы, а вместо солидного товарища приезжает мальчишка. Да и компания у него подозрительно маленькая, всего-то шесть сотрудников. Вот и приходилось всякий раз доказывать, что с нами можно иметь дело. Постепенно мы завоевали авторитет и дорожили им.
Всегда старался избегать двусмысленных ситуаций, отрабатывал максимально прозрачную схему. И никаких «откатов», закулисных игр. Это даже не обсуждалось!
Синельников очень помог. Он был человеком добрым, хотя и не без морской хитринки. Капитан порта, по сути, ввел меня в профессиональный круг, став моим персональным лоцманом в этом мире. А в мае 2003-го его убили. Темная и странная история. После работы Михаил Валентинович приехал домой на служебной машине, попрощался с водителем, зашел в парадную старого дома на Петроградке — и получил несколько ударов металлическим прутом по голове. Его поджидали, били наверняка, шансов выжить не оставалось.

О случившемся я узнал рано утром из телефонного звонка. В первую секунду подумал, что ослышался или не до конца проснулся. Это был настоящий шок, я ощутил, что почва буквально из-под ног уходит. Нечто подобное испытывал только в феврале 99-го, когда покушались на отца.

Снова, как и тогда, на следующий же день меня вызвали в полицию. Правда, на этот раз для допроса, поскольку мы много общались с Синельниковым, постоянно находились на связи.

Заказчиков преступления, как и в истории с отцом, тоже не нашли.

— А вам по-настоящему угрожали?


— Всегда старался избегать двусмысленных ситуаций, отрабатывал максимально прозрачную схему: спасли судно, привели в порт, тут же заявление в суд, арест парохода — и за стол переговоров. С позиции силы. И никаких «откатов», закулисных игр. Это даже не обсуждалось!
О первом миллионе, комфорте, чувстве свободы и проклятии


— Когда вы заработали первый миллион и денег стало больше, чем могли потратить?

— Думаю, примерно тогда и заработал. В середине нулевых.

Но, честно говоря, не припомню никаких завиральных идей на сей счет. Может, из-за того, что на голову мне ничего с неба не упало, наследства и миллиардных состояний я не получил, всё, что имел, заработал своим трудом. Поэтому и желания сорить деньгами не возникало. Хорошо помню слова, которые услышал, едва начав заниматься бизнесом. Мысль, в общем-то, проста, другое дело, что ее смысл постигают не все и не сразу: человеку для жизни нужно очень мало.

У меня период, как говорил Карл Маркс, «первичного накопления капитала» обернулся строительством офиса и коллекционированием наручных часов. Когда появились первые свободные деньги, мы с партнером приобрели помещение в центре города и сделали в нем ремонт в полном соответствии с собственными представлениями о прекрасном. Чтобы, так сказать, серьезных людей было не стыдно пригласить на деловую встречу. Офис и сегодня используется по назначению, мы проводим там важные переговоры, а к увлечению наручными хронометрами я давно охладел. Не будешь же носить по несколько часов одновременно, правда? Это не рубашки, которые надо каждый день менять. Если часы хорошие, надежные, их не на один век хватит. Уж на человеческий век точно.
Настоящий бизнесмен заработанное будет не в кубышку складывать, а постарается расширить дело, увеличит масштаб, запустит новые проекты. Истинный стимул не в накоплении, а в движении, развитии
Невозможно долго радоваться мягкому дивану или, например, красивой настольной лампе. Комфортная среда важна, но она не должна становиться самоцелью. Теоретически можно приобрести дом где-нибудь на модном курорте, обзавестись яхтой или даже самолетом. Осуществить все материальные желания. Но и для этого не требуются астрономические суммы. Миллиарды на себя потратить трудно, фантазии не хватит!

Настоящий бизнесмен заработанное будет не в кубышку складывать, а постараться расширить дело, увеличит масштаб, запустит новые проекты. Истинный стимул не в накоплении, а в движении, развитии.

Деньги дают главное — свободу. Ты можешь попытаться реализовать любую, даже самую смелую идею. Хотя, конечно, в этом есть немалый риск. Богатство обязывает. Трудно остановиться, сказать себе: хватит. Хочется больше, больше, больше… Повторяю, не ради каких-то дополнительных бытовых удобств. Это как соревнование. Каждый хочет стать первым, самым крутым.
— В свои 38 лет вы неплохо стоите. Или стОите. В рейтинге богатейших людей Петербурга по итогам 2015 года занимаете 36-е место с состоянием в 24 миллиарда рублей.

— Этот рейтинг весьма условен. По сути, речь об оценке бизнеса без учета долгов.

— В итоге вас недооценили или переоценили, Максим Борисович?

— Примерно так и есть.

Но хочу сказать о другом: надо уметь ставить перед собой правильные цели. Один человек за бешеную сумму покупает на аукционе раритетный, изданный при жизни автора экземпляр великой книги — и прячет ее в сейф, а второй идет в публичную библиотеку и бесплатно берет позднюю перепечатку того же произведения. Его интересует содержание, а не обложка. Кто из этих двоих прав? Для меня ответ очевиден.

Не хочу придумывать искусственную мотивацию и гоняться за химерами.

Я ведь почему отошел от дел адвокатской конторы и переключился на девелоперский бизнес? Причина та же, прежняя: цель пропала. В морском праве мне всё было более-менее ясно, работа превратилась в рутину, механический конвейер, и я не понимал, куда двигаться дальше, к чему стремиться. По сути, уперся в потолок, выше которого не прыгнуть. Помогло стечение обстоятельств. Оно привело меня на новую черную лестницу. Условную, разумеется.
В 2008 году позвонил коллега, с которым я периодически работал, и попросил помочь его знакомому. Так состоялось мое знакомство с Б. Р. Пайкиным. У приятеля Бориса Романовича, занимавшегося девелопментом, возникли проблемы с партнерами. Так называемый корпоративный конфликт. Я взялся за разрешение ситуации с юридической точки зрения. Речь шла о проектах у станций метро «Лесная» и «Пионерская». О строительстве там торговых центров мы тогда не думали, идея родилась позже.

Совладельцами участка бывшего садового товарищества на «Лесной» выступали австрийцы, а на «Пионерской» землей через подставное лицо распоряжался весьма любопытный персонаж — поп-бизнесмен по фамилии Шатров. В здании недостроенного кинотеатра он читал проповеди пастве из миссии «Благая весть». Это была натуральная секта. Вещал Дмитрий о скромности и воздержании, а сам любил дорогие американские машины, большие квартиры, ну и так далее. В какой-то момент я приехал к проповеднику на переговоры, долго пытался найти общий язык, прийти к компромиссу, но закончилось всё тем, что он меня… проклял.
Представьте: идет разговор о долгах, кредитах, акциях, долях. Вдруг мой собеседник закрывает глаза, поднимает руку и произносит загробным голосом: «Пусть придет смерть в эту жизнь. Будь ты проклят!». С такой ситуацией я столкнулся впервые
— Это уже не ЧПХ!

— Совсем! Представьте: идет предметный разговор о долгах, кредитах, акциях, долях. Вдруг один из участников встречи закрывает глаза, поднимает руку и произносит загробным голосом: «Пусть придет смерть в эту жизнь. Будь ты проклят!». С такой ситуацией я столкнулся впервые и, честно говоря, немного растерялся, не знал, что делать, как себя вести. Приятель, которому рассказал о случившемся, посоветовал съездить в православный храм, поставить свечку за здравие.

— А вы верующий?

— Крещеный, но в церковь не хожу. А тут зашел.

Сухой остаток: Дмитрий Шатров участок на «Пионерской» нам так и не продал, нашел других покупателей. Кинотеатр снесли, но взамен ничего не построили, земля пустует до сих пор. У новых владельцев приключился очередной корпоративный конфликт. Зато у нашей компании дела с того времени пошли в гору. Скажем, на «Лесной» мы построили крупный торгово-развлекательный комплекс «Европолис». Мне даже друзья потом говорили в шутку: «Вот бы нас так прокляли».
В 2008 году я опять занялся разруливанием проблем. Разразившийся по миру экономический кризис не обошел стороной и Россию, поломав здесь тысячи планов и миллионы судеб. Наивные, в общем-то, надежды на постоянный рост не оправдались. Да и не могли. Те, кто еще накануне купался в деньгах, вдруг проснулись нищими. Вместо былого богатства у них остались лишь личные кредитные поручительства на сотни миллионов долларов. Эйфория успеха сыграла злую шутку, эти парни забыли про управление рисками и суровую реальность вокруг. Шарик лопнул.

В коммерческой недвижимости дела у большинства тоже были плохи либо совсем плохи. Рынок рушился, банки, ранее с поразительной легкостью выдававшие всем желающим огромные кредиты в валюте под строительство, теперь требовали деньги обратно.

Но для меня это был хороший шанс использовать кризис, чтобы построить практически с нуля крупную компанию. И, видимо, я использовал его небезуспешно, коль скоро по объему торговых площадей мы вышли на второе место в городе. Речь о примерно 540 тысячах квадратных метров. А начинался Fort Group, напомню, с маленькой юридической фирмы, в которой трудились пять человек, и попытка замахнуться на большие проекты выглядела авантюрой и прожектерством. Если бы не одно «но».

Как морской юрист я постоянно был вовлечен в разрешение конфликтов и знал, что нужно делать, когда всё рушится или тонет. Для большинства людей период турбулентности — стресс, эмоциональная встряска, а для меня катаклизмы — привычная среда. Я привык работать в такой обстановке годами и понимал: кризисы приводят к очищению, отмиранию слабых организмов. На их место обязательно придут молодые и сильные. Мы рискнули и выиграли.
Мы купили «Макромир» целиком. Вместе с его многомиллиардными долгами, банкротствами и прочей головной болью
— Почему Fort?

— Это наше укрепление, хорошо защищенная крепость, из которой удобнее отвечать на любые внешние вызовы, отражать их. Да и потом, исторически Петербург всегда охраняли морские форты.

Может, и из-за названия местные СМИ встретили наше появление на рынке настороженно: «темная лошадка», «самый закрытый девелоперский холдинг Петербурга». Мы на ярлыки не реагировали, зная, что время всё расставит по местам.

Поворотным в развитии Fort Group стал день, когда в апреле 2009 года, пролистывая за утренним кофе свежий номер «Делового Петербурга», я наткнулся на небольшую заметку, в которой говорилось о начале банкротства компании «Макромир», тогда одного из крупнейших российских девелоперов, владевшего сетью торговых центров в Петербурге. В какой-то момент «Макромир» выбрал слишком агрессивную модель поведения, без должной проработки вложил большие средства в регионы, что обернулось значительными издержками. В Перми потеряли 150 миллионов долларов, в Нижнем Новгороде — 60 миллионов. Потом эти участки земли, где планировалось вести строительство торговых центров, были проданы за сущие копейки. Словом, проблемы носили системный характер. Ситуация закручивалась стремительно, конфликт акционеров Павла Андреева и Андрея Рогачева набирал обороты, пачками возбуждались уголовные дела, в суд подавались десятки исков.
В 2010 году мне помогли встретиться с Рогачевым, но разговор не сложился. Я сказал, что пришел по объявлению в газете и хотел бы приобрести ТРК «Французский бульвар», один из шести комплексов банкротящегося «Макромира». Рогачев выслушал меня, несколько раз вежливо кивнул, произнес пару дежурных фраз, даже разок широко улыбнулся, напоил водой и, провожая до дверей, собственноручно подал плащ. На том всё и закончилось. Мораль проста: молодой человек, французский бульвар кому ни попадя не продается.

Но я не привык капитулировать. Итогом второй встречи с Рогачевым стала договоренность… купить «Макромир» целиком. Вместе с его многомиллиардными долгами, банкротствами и прочей головной болью.

Мой коллега, которому было поручено вести сделку с юридической стороны, изучил документы компании, почесал затылок и произнес, с сожалением глянув на меня: «Нереально, слишком велики риски».
Тем не менее сделка была подготовлена и закрыта за три месяца. Так, 25 марта 2011 года на свет появилась компания Fort Group, в которой сегодня работает более 500 сотрудников. Пару лет нам понадобилось, чтобы привести проблемные активы в порядок. Несмотря на сложности в отечественной экономике и большую финансовую нагрузку, продолжаем развиваться, строим новые проекты и планы. Не сокращаем штаты, а наоборот, создаем новые рабочие места. И с Андреем Рогачевым мы остались добрыми друзьями. Принцип «Доверяй людям, будь открытым и честным даже в конфликтной ситуации» всегда работает.

К сожалению, в коммерческой недвижимости всё нестерпимо длинно и долго. Должны пройти годы, чтобы идея стала реальностью и воплотилась в здания. Но я стал старше (не говорю: мудрее), научился ждать и терпеть ради достижения цели.
О рисках, кадрах, служебном романе
и Льве Толстом
— В чем еще сложности строительства компании с нуля?

— Кадры. Всё решают кадры. Одно дело, когда принимаешь готовую команду и постепенно начинаешь что-то менять, и совсем иное, если всё создаешь сам. Это и просто, и сложно одновременно. Приходится действовать методом проб и ошибок, принимать сотрудников на работу, потом увольнять.

— Большая ротация была?


— Особенно среди топ-менеджеров. Многие люди научились красиво себя презентовать, дорого подавать, но, увы, нередко на поверку оказываются пустышками, фантиками без начинки. Есть анекдот на эту тему, грубоватый, зато точный. К урологу приходит мужик и говорит: «Знаете, доктор, у меня яйца звенят. Я феномен?». А тот отвечает: «Нет, вы мудозвон».

Так часто получается и с кадрами. Если верить рассказам и резюме, специалисты сплошь уникальные, а начинаешь работать и видишь: не тянут.
Руководить ─ не руками разводить, а делать
— Легко расстаетесь с людьми, Максим Борисович?

— Сложно. Основной костяк нашего коллектива сформировался к 2013 году и с тех пор практически не менялся. В верхнем звене — точно. При этом компания у нас молодая, даже топ-менеджеры — до 40 лет. Я не пытаюсь контролировать всё, считаю, что нужно делегировать полномочия подчиненным, доверять им. Каждый сотрудник, занимающий ключевую должность, отвечает за определенное направление. Fort Group — многопрофильный холдинг, где есть те, кто занимается эксплуатацией зданий, следит, чтобы там было чисто и аккуратно, всё функционировало: горели лампочки, работали лифты, в туалетах из кранов текла вода, ну и так далее. Есть финансовый департамент, строительный, правовой, коммерческий, сдающий помещения в аренду. В результате складывается пазл из людей, занятых общим делом. Поэтому у меня нет ни первых, ни вторых, ни третьих заместителей. Мы команда.

Требую, чтобы человек сам принимал решение, брал ответственность на себя. У нас даже есть выражение «не играть в пинг-понг»: не перебрасывать условный шарик друг другу. Если вопрос в сфере твоей компетенции, действуй, не жди команды начальства. Руководить — не руками разводить, а делать.
Часто трудно решиться на первый шаг, особенно в неоднозначной ситуации. Но пока не шагнешь, ничего не произойдет. Условно говоря, есть пруд, и никто не знает, водится ли в нем рыба. Чтобы проверить, надо хотя бы забросить удочку. А иногда — и гранату. Без этого никуда.

Не все риски можно просчитать, не всё от нас зависит. Существуют тысячи разнообразных факторов. Но в бизнесе нельзя без смелости и умения обострить ситуацию.

— А как же штрафы за причиненный природе ущерб?

— Во-первых, браконьерством мы не занимаемся, законы не нарушаем. Но неудачные эксперименты бывают, отрицать глупо. Важно, чтобы люди не пострадали, судьбы человеческие. Остальное — поправимо. Как правило, рискуешь деньгами. Но тут тоже существует очевидная зависимость: чем выше риск, тем больше возможный доход. Можно осторожничать, вести себя с оглядкой, но тогда и бонус будет скромнее.

— Вы тяжело переживаете финансовые неудачи? Долго сокрушаетесь о потерянном?

— Не боюсь рисковать и брать ответственность. Да, проигрывать досадно, поражения не поднимают настроения, но, знаете, я нашел способ борьбы с хандрой.

— Дайте угадаю: как поет местный классик Шнур, «в Питере — пить»?

— У него есть еще на эту тему: «Я лично бухаю, а кто-то колется…». Нет, не угадали. Это не про меня. Предпочитаю иное средство для повышения тонуса. Не удивляйтесь, речь о физических нагрузках. Позанимаешься на тренажерах или пройдешь с десяток километров быстрым шагом вдоль Финского залива, и мозги сами прочищаются, всё лишнее из них выдувает. Конечно, важно иметь команду единомышленников, с которыми можно провести мозговой штурм. Любые проблемы имеют решения, только надо их найти. И откладывать этот поиск нельзя. Само ничего не рассосется.
До сих пор не привыкну, когда обращаются по имени и отчеству. В душе продолжаю чувствовать себя мальчишкой
— На интуицию полагаетесь?

— Больше доверяю опыту. Он позволяет спрогнозировать последствия, предвидеть варианты развития событий. С другой стороны, новички часто не ограничены рамками, они свободнее, не боятся показаться смешными и совершить ошибку, поэтому порой им удается находить более удачные, нестандартные решения, нежели тем, кто набил шишек в прошлом и теперь предпочитает лишний раз подуть на воду, чтобы не обжечься.

— Дистанцию с подчиненными вы сохраняете?

— Стараюсь не создавать ее искусственно. Скажем, до сих пор не могу привыкнуть, когда обращаются по имени и отчеству. В последнее время подобное происходит всё чаще, но меня это напрягает. Я не начал бронзоветь и уверен, со мной этого не случится. В душе продолжаю чувствовать себя мальчишкой.

— Товарищеские отношения с теми, кому платите зарплату, возможны?

— Почему бы нет? К нам домой нередко приезжают коллеги по работе, мы неформально общаемся, жарим шашлыки, пьем хорошее вино, отдыхаем.

— Это не мешает в понедельник встречаться на работе?

— Все прекрасно понимают: дружба — дружбой, а служба — службой. Наоборот, люди сплачиваются, сближаются, начинают лучше понимать друг друга.

Скорее, проблемы возникают, когда берешь в компанию старого товарища или знакомого. Он порой без достаточных на то оснований претендует на особый статус. Мол, мы же с тобой, старичок, сто лет приятели. Но я не выбираю подчиненных по принципу дружбы или родства.

— И вам не приходила в голову мысль о том, чтобы взять в компанию единственного брата?

— Нет. Зачем создавать проблемы и ему, и себе? Посоветовал Саше поступить на факультет управления на морском транспорте Академии имени Макарова.
Так получилось, что я брал Анну на работу. Свадьбу мы сыграли в мае 2014-го, а полгода назад, в декабре 2015-го, жена родила мне девочку. Назвали ее Эммой
— И чем он сейчас занимается?

— Управлением на морском транспорте. Саша сначала работал в местном подразделении ЛУКОЙЛа, отвечавшем за бункеровку судов, потом перешел на паромную линию, курсирующую между Питером и Хельсинки, сейчас строит морскую часть газопровода, если не ошибаюсь, в Крым. Мы прекрасно общаемся с братом, но в дела друг друга не лезем. Считаю, это правильно.

— Рассказывая о посиделках с коллегами, вы сказали: приезжают к нам. Это к кому?

— Моя жена — коммерческий директор Fort Group, она возглавляет самое большое подразделение компании.

— Служебный роман?


— По сути, да. Так получилось, что я брал Анну на работу. Мы несколько раз виделись и раньше, пересекались в общих компаниях, но практически не общались, это даже сложно назвать полноценным знакомством. Она окончила иняз имени Герцена, я слышал, что работает где-то в бизнесе, но подробностей не знал. Когда я стал формировать команду, нам понадобился специалист, который занялся бы концепциями торговых центров и сдачей их в аренду. Мне порекомендовали обратить внимание на Анну. В тот момент она закончила проект ТРК «Галерея» на Лиговке, рядом с Московским вокзалом.

Мы встретились, я предложил перейти в нашу компанию, и Анна ответила… отказом. Что, в общем-то, не удивляет. Fort Group делал первые шаги, и в его светлые перспективы верилось с трудом. На фоне фирмы, где работала Анна, мы смотрелись скромно, если не сказать, бедно и по-простецки. Такое облако в штанах.

Тем не менее я уговорил пообщаться со мной повторно, нарисовал планы развития компании, подкрепил слова конкретными примерами, доказывающими серьезность намерений, и на этот раз Анна согласилась перейти к нам.
— Может, и личные симпатии сыграли роль в ее выборе?

— Не думаю. В 2011 году у Анны был муж, ребенок.

— А вы на тот момент состояли в браке?

— У меня рос сын Даня, но с его мамой мы, к сожалению, уже расстались. С Дашей мы прожили много лет, а потом отношения разладились. Начались ссоры, бесконечные конфликты, разборки на повышенных тонах. Даша считала, что я слишком много сил и внимания уделяю работе, на первом месте должна быть семья. Мои попытки объясниться не приводили к результату. Я ведь работал не на какого-то чужого дядю, а на себя и не мог установить график — условно — с девяти утра до шести вечера. Волка кормили ноги.

Даша не хотела это принять, скандалы становились громче и эмоциональнее, доходило чуть ли не до рукоприкладства. Потом мы примирились, сейчас у нас хорошие отношения, но тогда моя жизнь напоминала пребывание в жерле действующего вулкана. Я не хотел разрыва, но быть вместе мы не могли. Закончилось всё тем, что я в 2009-м съехал с Кирочной на арендованную квартиру.

В душе был полный разлад и сплошные переживания. Чтобы как-то отвлечься, переключиться, я завел роман с девушкой на десять лет моложе. Наверное, этого делать не стоило, но я попытался вышибить клин клином. Вскоре понял, что долгоиграющие отношения у нас не сложатся, но к тому моменту Яна забеременела. Разумеется, я сказал, чтобы оставляла ребенка. Так на свет появилась Полина. Ей сейчас пять лет.

— Вы общаетесь?

— Мало и редко. Во многом из-за позиции Яны, которая считает себя обиженной. Мы и сейчас не можем найти общий язык, хотя я много раз пытался идти навстречу. Она крайне эмоциональная, вспыльчивая, находится под сильным влиянием мамы, которая вносит лепту в напряженность. Словом, это проблема. Всё бы ничего, если бы не ребенок. Яна заявляла, что до 18 лет не даст мне встречаться с Полиной. Дочку жалко, девчонка растет хорошая, улыбчивая, но порой мы видимся раз в месяц, этого мало, чтобы полноценно участвовать в воспитании. Да, я помогаю финансами, но деньги — далеко не всё, что нужно ребенку от родителей.

Рад, что с Даней у нас всё хорошо. Мы постоянно видимся, проводим вместе свободное время. Сын, как и я в детстве, горит футболом. Настолько, что этим летом отказался ехать на отдых на море, предпочел отправиться со своей командой на сборы в спортивный лагерь под Питером. Жесткий распорядок дня, большие физические нагрузки, спартанские условия жизни Даню никак не пугают, и мне это нравится. Таким и должен быть настоящий пацан.
— А как Анна реагирует на ваших детей от других женщин?

— Хорошо относится и к Даниле, и к Полине, постоянно говорит, чтобы мы чаще встречались. В конце концов, у Анны есть дочь от предыдущего брака, мы растим Соню вместе. Ей семь лет. А полгода назад, в декабре 2015-го, жена родила мне девочку. Назвали ее Эммой.

— Имя кто выбирал?

— Я хотел, чтобы появилась еще одна Анна, но, говорят, есть примета, запрещающая давать дочери материнское имя. Остановились на Эмме. При определенной фантазии можно услышать наши инициалы — Анна и Максим.

— Загородный дом, в котором вы теперь постоянно живете, строился уже для новой семьи?

— Я ведь говорил вам, что в какой-то момент потерял семейные ориентиры, и всё в моей жизни ходило ходуном. То, что появилась на свет Полина, следствие тех метаний, неспособности определиться, чего же я хочу на самом деле. Я чувствовал, что нужно найти какой-то фундамент. В прямом и переносном смысле. Понял, что не хочу жить холостяком и до старости слоняться по съемным квартирам, как собака. Тем более в тот момент уже появился большой бизнес, и мне требовался крепкий тыл в виде семьи.

Словом, в 2013-м я стал встречаться с Анной.

— В коллективе об этом быстро узнали?

— Долгое время даже не подозревали. Мы не афишировали отношения, наверное, были официально расписаны не менее года, а большинство сотрудников по-прежнему ни о чем не догадывались. Свадьбу мы сыграли в мае 2014-го во Франции, в Сент-Эмильоне, позвали минимум гостей — родителей да ближайших друзей. Из Fort Group был один человек, но он не болтал, молчал, как партизан на допросе.

Нет, каких-то суперсекретов мы не строили, но и делать шоу из наших отношений не собирались. Люди сами постепенно поняли, что к чему. Особенно когда родилась Эмма. Всё произошло естественным путем.
Я понял, насколько важна семья и то, кто живет рядом с тобой, делит радости и тягости, окружает любовью и заботой. И мне захотелось создать свое гнездо
Что же касается дома, им я обязан, не удивляйтесь, Льву Николаевичу Толстому. Должен признаться, в школе я не прочел много книг из обязательного набора классической литературы. Начинал и бросал, не цепляло. Может, не дорос, не созрел. Вот и роман «Война и мир» прошел мимо меня. Честно говоря, до сих пор не понимаю, какой школьник в состоянии освоить это четырехтомное произведение. Не прочесть, а именно понять, разобраться в сути того, что хотел сказать автор. Убежден, эта эпопея адресована людям зрелым, имеющим за плечами определенный жизненный опыт. По-настоящему я взял в руки «Войну и мир» в 34 года и прочитал очень внимательно, стараясь осмысливать каждую страницу. Наверное, из моих уст прозвучит наивно, но роман буквально перевернул мое мировоззрение. Я нашел ответы на многие вопросы, которые меня мучили. В том числе о родовом укладе, доме как семейном очаге.

— Хорошо, что вы не стали перечитывать «Записки сумасшедшего» или «Идиота».

— Кстати, с Достоевским у меня до сих пор не складывается. Начинается депрессия. Федор Михайлович очень давит на психику. А вот Лев Николаевич — нет.

Я понял, насколько важна семья и то, кто живет рядом с тобой, делит радости и тягости, окружает любовью и заботой. И мне захотелось создать свое гнездо, не дворянское, конечно, но теплое и уютное. Я купил участок земли под Зеленогорском и построил деревянный дом. В нем нет ничего лишнего. Он для жизни, а не демонстрации богатства.

Знаете, я был в богатых загородных поместьях. Не хочу никого обижать, но порой возникало ощущение, что попал в шикарный мебельный салон или антикварный магазин. Наверное, кому-то нравится проводить дни среди вызывающей роскоши, но я не хотел бы жить на складе дорогих вещей или в музее. В доме должно быть комфортно, а этого можно достичь, на самом деле, и с предметами из «Икеи». Главное, правильно выбрать и вписать в интерьер.
Об эмиграции, о гражданской позиции, коррупции и выборах
Не собираюсь уезжать ни из России, ни из Петербурга, хочу здесь создать комфортную среду. В последнее время остро чувствую, что меня не устраивает то, как мы живем. Не конкретно я, а всё наше общество. Мы достойны большего и лучшего
— Теперь, когда у вас есть свой Fort и дом-гнездо, вы решили отгородиться от мира высоким забором?

— Наоборот. Да, лично у меня всё хорошо, есть крепкая семья и успешный бизнес, я давно ни в чем не нуждаюсь. Но существенный нюанс: мне отнюдь не безразлично, как живут люди вокруг, и я вижу, что жизнь многих из них совсем не так благополучна.

— Можно сменить среду обитания. Недавно РБК опубликовал данные соцопроса, согласно которому более 40 процентов топ-менеджеров крупных отечественных компаний не связывают будущее с Россией. Заработали здесь — и валить.

— Помните, я ведь тоже когда-то думал, что после университета уеду в Англию и именно там реализую планы. Но это почти не имело отношения к реальной жизни. В гостях хорошо, пока ты в гостях. Не буду повторять расхожую фразу, что никто и нигде нас не ждет. Это очевидно. Как и то, что практически любая эмиграция по факту оказывается капитуляцией. Зачем уезжать куда-то далеко, чтобы там пытаться доказать состоятельность? По заграницам интересно путешествовать, а добиться глобальных целей надо дома!

За последние полтора десятилетия я продемонстрировал, что умею находить эффективные способы решения задач любой сложности. Если справляюсь с руководством крупной многопрофильной компанией, почему бы не попробовать себя на уровне муниципального образования или отдельного района города? Повторяю, я не собираюсь уезжать ни из России, ни из Петербурга, хочу здесь создать комфортную среду. В последнее время остро чувствую, что меня не устраивает то, как мы живем. Не конкретно я, а всё наше общество. Мы достойны большего и лучшего. Не могу сидеть на диване и смотреть, что происходит в стране. Наверное, это и называется активной гражданской позицией.
— Ваши коллеги из бизнеса разделяют такой подход?

— Давно привык отвечать за себя и не оглядываться на остальных: поддержат ли, осудят ли. Да, некоторые, стараясь не привлекать лишнего внимания, строят запасные аэродромы на Западе, хотя не берусь судить, насколько массовый характер это носит. Гораздо очевиднее другое: многие предприниматели испытывают сегодня дискомфорт и тревогу. Беспокоит непредсказуемость. Никто не знает, что завтра может произойти, не придут ли товарищи в погонах и не отнимут ли бизнес по формальным основаниям. Как говорится, был бы человек, а статья найдется. Неопределенность и незащищенность сильно нервируют. В этом смысле за последние полвека в нашей стране ничего в лучшую сторону не изменилось. А должно бы.
Несменяемость власти, ее фактическая неподконтрольность избирателям ─ большая проблема. По сути, власть в ее нынешнем виде и есть генератор многих бед нашего общества
— И вы ощущаете дискомфорт, Максим Борисович?

— Безусловно. В последние годы большую часть времени на работе приходится заниматься, как бы банально ни звучало, преодолением административных барьеров. Нереально долгие сроки рассмотрения и согласования документов, непрозрачный механизм принятия решений и зачастую непонятные правила игры, огромное количество подписей разномастных чиновников, необходимых для получения любого разрешения. И каждый из них за автограф что-то хочет. Если тебя не берут за руку и не водят по нужным кабинетам, практически нет шансов добиться положительного ответа. Правоохранители тоже могут изрядно попортить нервы, нагрянув с неплановой проверкой. Картина известная, увы.

— Платите за спокойствие?

— Нет. Более того, подвели под суд пытавшегося на нас «наезжать». Действовали по закону и выиграли.
— Значит, можно противостоять порочной системе?

— Да, но это сложно и опасно. В любом случае можешь бороться до определенного уровня, выше которого не пустят. А сунешься — порвут.

— Выход?

— Менять сложившийся статус-кво. Но не революционно, а эволюционно.

— Как это сделать практически?

— Представьте здание. Например, многоквартирный жилой дом. Обеспечением его жизнедеятельности занимается управляющая компания. Если она хорошо справляется с обязанностями, ее можно долго не менять, хоть десять лет, хоть пятнадцать. Но в случае недобросовестной работы или каких-то иных проблем жильцы, объединенные в ТСЖ, вольны заменить компанию, которая перестала их устраивать. Объявить конкурс, провести тендер, выбрать фирму, предложившую привлекательные и выгодные условия. Это самый эффективный способ не давать управляющей компании расслабляться, держать ее в тонусе.
Именно на уровне округа можно заниматься конкретными делами, помогать людям, решать их проблемы. Начинать всегда надо с малого. Длинная дорога становится короче с каждым сделанным шагом
— Проще говоря, выборы?

— Правильно прочли мою аллегорию. Несменяемость власти, ее фактическая неподконтрольность избирателям — большая проблема. По сути, власть в ее нынешнем виде и есть генератор многих бед нашего общества.

Аналогия с ТСЖ подходит и к жилому дому, и к району, и к городу, и к стране в целом. Нужна реальная конкуренция, честная борьба идей, команд, предложений.

— Поэтому и решили побороться за место в ЗакСе?

— Считаю, именно на уровне округа можно заниматься конкретными делами, помогать людям, решать их проблемы. Начинать всегда надо с малого. Длинная дорога становится короче с каждым сделанным шагом.

Именно так и собираюсь поступить: идти вперед. Подобный опыт у меня есть.

— А почему вам должны верить? Наобещаете с три короба, получите мандат, чтобы решать собственные вопросы в высоких кабинетах, — и спрячетесь в форт. Не достанешь.

— Понимаю, о чем вы. Люди, к сожалению, не видят альтернатив, боятся перемен. Но для того я и рассказал максимально подробно и открыто свою биографию, ничего не утаивал, чтобы каждый мог сделать вывод, кто такой Максим Левченко и можно ли с ним иметь дело. Я себя не навязываю, не пытаюсь подать в лучшем свете. Говорю как есть. И предлагаю реальный выбор. Повторяю, мне не всё равно, как будут жить петербуржцы. Вопреки мнению некоторых чиновников, они точно не жлобы, и я хочу получить от них мандат доверия. Всё решат избиратели 18 сентября. Я твердо знаю одно: не рискнешь — не победишь. Такая вот, извините, получается ЧПХ — чисто питерская хрень…
Владимир Нордвик
23.08.2016




Оплачено по договору № 73-00152-16 от 11.08.2016 г. из средств избирательного фонда кандидата в депутаты Законодательного Собрания Санкт-Петербурга шестого созыва по одномандатному избирательному округу № 19 Левченко Максима Борисовича