Правду о войне мы откапываем из-под земли
Правду о войне мы откапываем из-под земли
автор текста: Владлен Чертинов
верстка/дизайн: Геннадий Чертинов

19 сентября на Невском пятачке похоронили еще двух неизвестных бойцов Красной армии. Их нашли поисковики отряда «Гражданская оборона». Один из солдат выглядел необычно: был вооружен до зубов. Два подсумка с патронами плюс лента с обоймами от пояса до плеча, противогаз и в каждой руке — по винтовке — настоящий рейнджер времен Великой Отечественной войны. Сразу приходят в голову кинокартины про всяких современных коммандос. Но эти сравнения, конечно же, неуместны. Ни один современный фильм не может адекватно передать атмосферу Великой Отечественной — весь фронтовой ужас, с которым ежедневно сталкивались наши деды и прадеды. Пожалуй, только те, кого называют копателями, сегодня могут примерно представить, что творилось на передовой. Поисковик «Гражданской обороны» и реставратор военной техники патриотического объединения «Ленрезерв» Михаил Писарев считает, что в России надо запретить снимать художественное кино про войну. Все эти бондарчуковские «Сталинграды», михалковские «Цитадели» и прочая неправдоподобная чушь — не что иное, как надругательство над памятью предков.
Михаил Писарев с товарищем нашли "рейнджера" недалеко от деревни Арбузово на Невском пятачке
1
Анекдоты вместо подвигов
— Михаил, вы фильмы о войне совсем не можете смотреть?

— Могу. Но зачем? Чтобы расстроиться или посмеяться? Еще раз убедиться, что современные режиссеры совершенно войны не знают? Они пытаются добиться правдоподобности взрывами, грохотом, грязью. И еще спецэффектами. Например, в свежей картине «Рубеж», сюжет которой разворачивается на Невском пятачке, солдаты бегают в розовом свете — как бы в кровавом мареве. Обязательный элемент этих фильмов — экшн, никакого отношения к реальной войне не имеющий.


Герои совершают фантастические, глупые подвиги. В «Сталинграде» какие-то морячок ходит с ванной на плечах, защищаясь от пуль — «типа краснофлотцы не ползают». Или солдат, никогда в жизни не стрелявший из пушки, бьет в танк с таким расчетом, чтобы снаряд, отрикошетив от него, уничтожил вражеский пулеметный расчет. Ладно бы это были фильмы про чью-то чужую войну. Но как можно снимать подобную чушь про Великую Отечественную, да еще часто в местах реальных боев — там, где погибло много людей? Как можно выдавать анекдоты за подвиги?
Разбор киношедевра Никиты Михалкова ©youtube
Продолжительность ролика 21 минута. Долго, но оно того стоит!
Можно посмотреть после прочтения статьи )
Киношедевры о войне от Федора Бондарчука ©youtube
Еще один непременный атрибут современных военных фильмов — любовь к какой-нибудь санитарке. Любовь могла быть, не спорю, но где-то в тылу. А на передовой люди просто выживали. Обсирались, стрелялись от страха. Когда била артиллерия, части тел летали туда-сюда. Мы на местах боев находим очень много разорванных тел. Вот боец без головы и правой руки, а рядом лежит рука, но не его. Люди сидели в блиндажах и траншеях, в холоде и сырости под многочасовыми артобстрелами и каждую секунду ждали, что им прилетит. Гибли не только от прямых попаданий или
осколков, а, например, от смещения грунта, когда снаряд падал где-то поблизости и хоронил бойцов под слоем земли. Реальная война состояла из конкретных, ныне почти забытых сюжетов. Почему все котелки и ложки, которые мы находим, подписаны? Бойцы выковыривали на них свои фамилии вовсе не для того, чтобы их потом в случае гибели опознали. А по причине более прозаической — чтобы котелок не украли. Если лишился котелка, то из чего ты будешь есть? Приехала полевая кухня: кто успел, тому и кинули еду в котелок — все очень быстро происходило.
Советский солдатский медальон. В 1942 году был заменен на красноармейскую книжку (стал использоваться бойцами, как футляр для махорки), что сильно осложнило опознание погибших. Теперь это приходится делать по подписям на ложках и котелках.
Мина-ловушка с предупредительной подписью
Если бы режиссер перед тем как снимать кино, обратился к поисковикам, они многое бы ему рассказали. Начиная с элементарного — какими были блиндажи и траншеи, и, заканчивая реальным, а не придуманным экшеном. У меня вот интересная находка была — немецкая фляжка, на которой по-русски написано «Ганс-зверь». Она взорвана, причем изнутри. Скорее всего, это одна из мин-ловушек, которые наши оставляли для немцев. Внутрь заливали взрывчатое вещество и, возможно какую-то жидкость. Немец думает — там шнапс. Открывает крышку — происходит взрыв. А надпись делали для своих, на всякий случай, как предупреждение. Чтобы знали — брать такую фляжку нельзя…
— Поисковая работа в местах боев у нас ведется уже много лет. По-вашему она близится к завершению?


— Не сказал бы. Еще копать — не перекопать. Поисковики прошлых лет оставили много пропусков. Например, перерыли траншеи, но не трогали брустверы. Это типичное заблуждение — думать, что во время боя все падает и сыплется вниз — в траншею. Мало кому приходило в голову, что копать надо еще и в стороны от нее. Там, в брустверах сами бойцы часто своих товарищей хоронили. Ведь у них не было ни времени, ни возможности куда-то убитых тащить, — особенно под обстрелом, когда тела начинали уже разлагаться.




Люди оказывались «запечатаны» в бруствер и по другой причине — их вбивало взрывами в толщу земли. Типичная ситуация: если на бывших советских позициях мы находим пулеметное гнездо (обычно рядом с ним много стреляных гильз) и вокруг него — кучу воронок, то, скорее всего, у немецкой артиллерии эта точка была пристреляна и там погиб не один наш пулеметный расчет. На место погибших заступали другие и точно так же становились жертвами артобстрела. Но в самой траншее тел нет, их искать надо в брустверах.
Пулеметчики были смертниками
— А нельзя было этим бойцам сменить пулеметную точку?

 — Можно. Теоретически. А на практике было так: имелся приказ — здесь, по таким-то координатам должен стоять пулемет и прикрывать всю позицию. И если командир был молодой и неопытный, он боялся приказа ослушаться. Поэтому посылал людей на верную смерть одного за другим. Вот это реальная война, а не киношная. Человеку приказывают занять пулеметную точку, и его жизнь от него уже не зависит. Каким бы он ни был хорошим солдатом и метким стрелком, живым ему не вернуться. Его даже десять чугунных ванн не спасут.

2
Почему ветераны не любили вспоминать войну?
Михаил показывает две большие разложенные на столах увеличенные карты местности, по которым работает их отряд. Это немецкая аэрофотосъемка, купленная в немецких же архивах. Район станции Апраксин между деревнями Гайтолово и Тортолово. Один и тот же участок фронта, но заснятый с самолета в разные годы — в 1942-м и 1943-м. Вся местность густо усеяна кружками — большими и малыми. Это воронки от взрывов авиабомб и снарядов. На аэрофотосъемке 1942 года на некоторых участках есть лес, а в 1943-м его уже нет. Об этих местах поет в своей песне «Георгиевская лента» Игорь Растеряев.
— Вот тут немцы впервые на территории России применили танки «Тигр». Это были еще экспериментальные образцы, — показывает Михаил Писарев. — Они их выгрузили на железнодорожной станции. Но далеко танки пройти не смогли. 14 января 1943 года наши один из этих «Тигров» уже отбили и увезли в Москву на изучение. Еще один танк немцы сами взорвали, потому что он в болоте засел. А остальные отогнали назад. Здесь для танков место очень плохое. Да и для людей тоже. Сплошные болота. Но именно тут в 1943 году во время операции «Искра» Волховский фронт прорывался на соединение с Ленинградским, чтобы освободить Невский пятак. Линия фронта проходила по Черной речке. Немцы укрепились на своем, довольно высоком берегу и били с господствующих высот из минометов. Наша пехота наступала по болотам и минным полям. Позиция жуткая. Очень много людей полегло. Здесь я в 2013 году нашел своего первого бойца. Вернее, он, скорее всего, был офицером, так как при нем имелись соответствующие личные вещи — расческа, зеркальце, ручка. То есть помимо войны ему приходилось еще заниматься отчетами, записями и приводить себя в порядок, чтобы ходить на доклады.
К сожалению, его личность установить не удалось — медальон оказался открыт, и все, что в нем было, превратилось в труху. Но мы поставили этому неизвестному солдату памятник — каску с табличкой, и приварили наглухо автомат ППШ. Приезжаем однажды на годовщину снятия Блокады и видим на снегу свежие следы от снегохода, а на автомате — от ножовки: кто-то пытался отпилить ППШ, но не смог — сварку трудно ножовкой разрезать. Тогда они взяли и отпилили ржавый кусок ствола. Ну вот зачем? В другой раз приехали, смотрим, в этом месте идет разработка леса: деревья срубили, но памятник не тронули. Я еще подумал: «Молодцы — мужики». А вскоре там стали песок добывать и памятника не стало. Теперь на этом месте карьер. По-моему это кощунство. Там ведь даже не кладбище, куда покойников несут после смерти. Там поле боя — и на нем лежат те, кто всех нас защищал. И поле это, кстати, совсем небольшое. По идее там надо создавать мемориальную зону. Но вместо этого по останкам бойцов ездит трактор с ковшом. Такое вот отношение к погибшим. Ну сделали бы свой карьер чуть подальше — там точно такой же песок.
Вандалы сначала попытались отпилить автомат, а потом снесли и сам памятник
Часто сталкиваетесь с чем-то подобным?


— Постоянно. Мне один старый поисковик, рассказывал, что в 70-е годы, когда только начали 9 мая на Невском пятаке отмечать, там еще не пожелтевшие, белые кости погибших лежали. Вот живые ветераны приехали – встречаются, обнимаются, а в ста метрах валяются кости, каски, ботинки их товарищей. В голове не укладывается... Мой дед, командир зенитного орудия, прошел три войны – финскую, Отечественную, и с японцами в Манчжурии. Но я помню, он никогда толком и не отмечал День победы. Ордена и медали свои не надевал, не ценил их, считал побрякушками. Они лежали в дальнем углу шкафа, я ими в детстве играл.



И многие мои знакомые примерно то же рассказывают о своих родственниках- фронтовиках. Это сейчас у нас культ победы, а тогда ветераны особо и не вспоминали войну. Словно, был какой-то осадок у них на душе или обида. Может, как раз из-за подобного отношения к нашим погибшим бойцам? А может, ветеранам не нравилось, как потомки их победой распорядились. Такие жертвы во время войны были принесены. И ради чего? То годы застоя, то горбачевская перестройка, то лихие 90-е... Страна, за которую ветераны кровь проливали, разваливалась у них на глазах.
3
Побеждала простота
—  Ну, а вас-то, подростка тех самых 90-х годов, что заставило проникнуться Великой Отечественной войной? Как вы стали поисковиком?


—  Как-то приехал с другом на берег Невы. И пока он нырял с аквалангом, я бродил там вокруг и нашел небольшое пушечное ядро. Потом, мы ради любопытства съездили на Невский пятачок — наткнулись на патроны, пряжку морскую.





В другой раз поисковики при мне обнаружили бойца под тонким, всего сантиметра в три, слоем мха. У него в кармане патроны лежали, и прибор зазвенел… Все примерно так и становятся поисковиками. Сначала что-то случайно находят и не оторваться уже. Тебя постепенно в это затягивает.
—  Ну, а чтобы осознанно — живет себе человек и вдруг решает: куплю металлоискатель и стану копателем?


—  Такого не бывает, как правило. Желание, конечно, может возникнуть. Но когда человек решит его на практике осуществить, оно быстро проходит. К местам боев часто приходится очень далеко добираться. Ты приезжаешь в Карелию, в лес, оставляешь машину и километров двадцать еще идешь пешком, по болотам. И сколько раз уже было: человек, напросился с тобой волонтером, а на пол-пути начинает ныть. Тогда кто-то возвращается с ним назад, везет его до ближайшей железнодорожной станции и сажает на поезд. Но даже если ты куда-то поблизости выехал, все равно тяжело.





Потому что приходится реально очень много копать. Некоторые блиндажи на глубине 6−7 метров находятся. Прибыв на место, ты, конечно, первым делом включаешь прибор. Но если там шли жестокие бои, он тебе не поможет — у тебя постоянно звенит. Есть еще щуп — он позволяет вычислить, что там в земле — кость или корень. Но самым лучшим и надежным прибором все равно остается лопата. Находишь по немецким стрелянным гильзам огневую точку, примерно прикидываешь, в каком направлении пулемет работал и куда с линии огня разбегались, где прятались наши бойцы. Берешь лопату и вперед — с утра до обеда.
Солдатское фронтовое творчество
—  Раскопки на местах боев — это ведь еще и выгодный бизнес?


—  Это сложно назвать бизнесом. Если копать ради денег, то у тебя, чтобы хоть как-то себя обеспечить, не получится работать где-то еще. Ты должен будешь все время копать и копать. Но в лучшем случае раз в год удастся найти что-то, стоящее, что удастся продать, скажем, за 50 тысяч рублей.




Например, красивый серебряный портсигар или эсесовскую каску. Кто-то может попытаться заняться продажей оружия, но не думаю, что это долго продлится — такой человек, как правило, быстро попадает в поле зрения правоохранительных органов. Да еще надо это оружие отреставрировать. Это миф, что на раскопках можно озолотиться.
Вы не только советских солдат находите, но и немецких. Чья экипировка лучше располагала к выживанию на войне?


— Обмундирование у немцев было, безусловно, богаче. Шипованные ботинки, резиновые сапоги, на которые они еще и надевали бахилы. Ранец с разными удобствами и крючочками… Но на войне побеждает всегда простота.





Случись вдруг засада или внезапный обстрел, немец свой ранец не мог быстро скинуть. Его чуть ли не с посторонней помощью нужно было снимать. А у советского бойца — вещмешок. Он его за секунду мог сбросить и занять боевую позицию.
У советского пехотинца снаряжение было проще и практичнее, чем у немецкого.
Или взять нашу винтовку-трехлинейку. Она же стреляла любыми патронами — и разрывными, и зажигательными, и бронебойными. И легкими пулями, и тяжелыми. В бою, когда вокруг летает земля и ею все забивается, «трехлинейку» легко было чистить — просто присел в траншее, вынул затвор и вытряхнул грязь. Многие иностранные винтовки в полевых условиях было вообще не разобрать, а «трехлинейку» легко — открутил острием штыка два винта. Та же простота — в автомате ППШ, который почти по всем показателям был лучше немецкого «шмайсера»: любой боец-новобранец, прибывший на передовую и впервые увидевший этот автомат,
уже на следующий день с ним мог идти в бой. А легендарная вроде бы примитивная с виду машина «полуторка» любое топливо ела: бензин, соляру, керосин, лигроин. Ее газогенераторную модификацию можно было заправлять всякими чурками, шишками, опилками, тряпками…


Если же говорить об одежде, то у наших она была теплее, чем у немцев. Валенки, шинели и шапки-ушанки хорошо согревали. А немцы мерзли зимой в своей красивой военной форме.
4
«Следи за собой, будь осторожен»
Вы за 11 лет поисковой работы сколько нашли погибших солдат?


— Я давно сбился со счету, но, наверное, где-то порядка пятидесяти.
Скольких из них удалось опознать?

— Пятерых. И только у двух отыскались родственники. Причем, благодаря «Фонтанке», одна история за собой потянула другую. В 2013 году мы на Волхонке возле деревни Дангозия, недалеко от Южного кладбища нашли останки танка Т-28, а в нем — бойца с ложкой, на которой было написано «Скрипка». Сначала подумали, может, это кличка или позывной. Но после долгих поисков смогли увидеть лист безвозвратных потерь, относящихся к этому месту. В нем фигурировал старший сержант, танкист Скрипко, родом из Ленинграда. Мы приехали по его адресу, но квартиры


там уже давно нет — вместо нее теперь магазин. Казалось, поиски наши заглохли. А в 2015 году я нашел кружку — всю скрученную. Дома очистил, отмыл ее, и на дне стала читаться надпись: «Николай Калацей. 1921 г. р. Ленинградский фронт». Мы пробили эти данные в архиве и выяснили, что после войны Николая Калацея искала мать — делала запрос в военкомат. И указала свой адрес — деревню в Белоруссии. Я попросил одного белорусского знакомого съездить туда. Вскоре он перезванивает: «Нашел! Племянника и уже старенькую сестру».
Благодаря Михаилу Писареву, племянник погибшего Николая Калацея смог приехать на место гибели дяди и получить бесценную реликвию – его фронтовую кружку.

Дочь танкиста встретилась с отцом спустя 75 лет, прочитав о нем на "Фонтанке"
Рассказ об этой истории был опубликован у вас, на «Фонтанке», а заодно мы написали еще и о ложке с надписью «Скрипка». И представьте, через пару недель звонит девушка- правнучка этого танкиста. И его дочь, оказывается, до сих пор жива! Когда началась война, ей было 5 лет, а младшему брату — годик. Отца своего она помнит смутно — лишь силуэт мужчины в танкошлеме, который прощался с ней, уезжая на фронт. У нее чудом сохранилось свидетельство о рождении, в котором указано его имя Александр Николаевич Скрипко. Ее мама работала в медсанчасти, появлялась дома раз в две недели, поэтому отдала дочь и сына в детдом. Дочка запомнила, как все бегали в панике с чемоданами, не зная, что делать, когда немцы заняли Стрельну. А вскоре соседка сказала ей «Ваша мама погибла». В 1942 году детей эвакуировали. Вручив свидетельства о рождении, велели беречь их, как зеницу ока — чтобы в детдоме не дали другую фамилию, чтобы отец, смог своих детей найти после войны. Но вышло наоборот. Это дочь спустя 75 лет отыскала отца, благодаря свидетельству о рождении. Останки Александра Скрипко, после того, как мы их нашли, хранились в церкви в Старо-Паново. Мы отдали его дочери личные вещи отца — ту самую ложку на цепочке (типично танкистский прием, чтобы можно было ложку достать, если упадет в моторный отсек), гаечный ключ и трофейный финский компас, который, видимо, достался Александру Скрипко во время Зимней войны. Старшего сержанта торжественно похоронили 20 июля этого года. Нас, поисковиков, правда, на церемонии не упомянули, да нам это и не надо. Главное, боец найден, с почестями предан земле, и на этом месте возле церкви в Старо-Паново открылся полноценный мемориал. Там теперь будут захоранивать все останки, найденные на Волхонском шоссе и Пулковских высотах. Вот так хорошо все сложилось.
Пистолет Александра Скрипко, скрученный от высокой температуры в горящем танке
Фрагмент танка Т-28
Александра Скрипко и еще нескольких бойцов торжественно захоронили в июле в Старо-Паново
У вас после того, как стали раскопками заниматься, как-то изменилось отношение к жизни и смерти?

— Сложный вопрос. Скорее, наверное, стал внимательнее к себе относиться. Как в песне Цоя — «следи за собой, будь осторожен». Фронтовые примеры именно этому учат. На войне выживал тот, кто умел управлять своим страхом и соблюдал технику безопасности. А сегодня в мирное время многие люди вообще свою жизнь не ценят. Например, переходят дорогу в неположенном месте. Я езжу на мотоцикле. Если раньше носился безбашенно, то теперь прекратил, потому что стал понимать насколько это опасно и глупо. И на велосипеде поеду лучше не по проезжей части (пусть даже там нарисована велосипедная дорожка), а по тротуару, где если и врежешься в кого-то — в худшем случае просто упадешь. А на дороге ты не в общем потоке, и любая фура, обгоняя, может затянуть тебя под колесо…




Но в местах боев меня чаще посещают другие мысли. Ты приезжаешь в лес из города — из «каменных джунглей», где течет мирная жизнь. Садишься на заросшую траншею. Вокруг травка, цветочки, птички поют, и у деревьев, выросших после войны, уже толстенные стволы. Ты сидишь и не можешь поверить, что когда-то здесь было рубилово, что где-то под этой травкой еще лежат незахороненные бойцы. Они отдали жизнь за тебя и твою свободу, за твои «каменные джунгли». Почему же их бросили? Почему не ищут? Да еще устраивают на местах их гибели какие-нибудь разработки песка. Интересно, стали бы эти солдаты воевать, если бы знали, что государство так с ними поступит? Все равно, думаю, стали бы. За Родину, за свои семьи, за то время. Но не за это.
Наши дни. Та же самая траншея. Михаил Писарев поднял из нее двух погибших бойцов. Возможно, тех самых, кто попал в кадр фронтового кинооператора в 1943-м
1943 год. Документальная кинохроника. Траншея в районе Мги. Бойцы пережидают артобстрел