ГЛАВА 1
Четыре шестых воскресения
ГЛАВА 2
По большому счету, виновницей появления на свет Маргариты Дрейфус стала пронизывающая мелодия: «Идут на Север срока огромные». Песня та о послевоенном Указе, прозванном «четыре шестых». Вот ее отец и спел.
Также читайте:
«Известия»,1937 г. фото с сайта oldgazette.ru
То было воскресенье, 19 декабря 1937 года, когда родился отец Маргариты – Олег Иванов. Страшная временная точка, которую россияне договорились считать символом сталинских репрессий.
В тот год один из лозунгов к 20-летию Октября кричал: «Искореним врагов народа!». Нацисты в конце 37-го также начинают арестовывать "негодных" родителей за то, что они не учили детей правильной ненависти.
Родители отца – то есть бабушка и дедушка Риты проживали тогда на улице Розенштейна, в доме 25, в 6-ой коммуналке на четыре семьи.
Сегодня этого дома нет. Большинство тех ветхих зданий убрали еще в 70-х годах при расчистке места под новые заводы. От них остались, поджидающие сноса страшные остовы из красного кирпича. Да и многие дореволюционные постройки в стиле дешевого северного модерна убыли после масштабной реконструкции этого микрорайона в 2005-2009 годах.
В тот год один из лозунгов к 20-летию Октября кричал: «Искореним врагов народа!». Нацисты в конце 37-го также начинают арестовывать "негодных" родителей за то, что они не учили детей правильной ненависти.
Родители отца – то есть бабушка и дедушка Риты проживали тогда на улице Розенштейна, в доме 25, в 6-ой коммуналке на четыре семьи.
Сегодня этого дома нет. Большинство тех ветхих зданий убрали еще в 70-х годах при расчистке места под новые заводы. От них остались, поджидающие сноса страшные остовы из красного кирпича. Да и многие дореволюционные постройки в стиле дешевого северного модерна убыли после масштабной реконструкции этого микрорайона в 2005-2009 годах.
Вплоть до конца ХХ века, то была пролетарская окраина, вплотную примыкавшая к колоссальной территории дореволюционного завода «Красный треугольник», где в 50-х годах вновь штамповали галоши и шины.
Пьяные отцы-работяги делились на тех, кто сидел и тех, кто воевал. При этом непонятно, где больше зверели. А на экранах советских кинофильмов - улыбчивые, открытые лица молодых людей, свободные походки в широченных брюках.
В подворотнях все было иначе – волевые, будто загорелые трудной жизнью лица, верные товарищи из тех, кто уже отбухал по малолетке, финки за голенищем.
Про них Владимир Высоцкий пел в «Балладе о детстве»: «Они воткнутся в легкие от никотина черные, по рукоятки легкие, трехцветные, наборные».
Пьяные отцы-работяги делились на тех, кто сидел и тех, кто воевал. При этом непонятно, где больше зверели. А на экранах советских кинофильмов - улыбчивые, открытые лица молодых людей, свободные походки в широченных брюках.
В подворотнях все было иначе – волевые, будто загорелые трудной жизнью лица, верные товарищи из тех, кто уже отбухал по малолетке, финки за голенищем.
Про них Владимир Высоцкий пел в «Балладе о детстве»: «Они воткнутся в легкие от никотина черные, по рукоятки легкие, трехцветные, наборные».
Олега Иванова война застает карапузом. Мать, Александра Макаровна, родившаяся в 1909 году, остается в блокадном городе. Отец уходит на фронт и погибает.
Олега успевают вывести из блокадного города по Дороге жизни с десятками тысячами таких же закутанных во все, что можно детишек.
Он живет в детском доме в городе Устюжна, Вологодской области. В Устюжну тогда из Ленинграда вывезли и крохотную Елену Образцову, будущую звезду оперы, и пацана Илью Глазунова, ставшего знаменитым художником.
Олега возвращают в город на Неве в 1944 году. Голодное время, хаос. Ему семь. Его берут под свое крыло органы опеки.
Он заканчивает семь классов. После - два года ремесленного училища. Сегодня это мощное слово «ремеслуха» забыто. Олег получает профессию формовщик. Ему 18.
Мать тем временем вышла замуж за шофера первого класса Григория Чумикова и прописала отчима у себя на Розенштейна. Это была настоящая женская удача, ведь тогда на одного покалеченного войной мужика было несколько вдов. За мужчину без руки дрались как сегодня светские львицы стараются перед скоробогачами.
В 1955-ом Олег уходит в армию. В 1956 году он попадает в какую-то аварию. Серьезная травма головы и он получает инвалидность третий группы. Его комиссуют.
Устраивается слесарем в угольную гавань Ленинградского порта, что находится в двадцати минутах ходьбы от его дома на Розенштейна.
Олега успевают вывести из блокадного города по Дороге жизни с десятками тысячами таких же закутанных во все, что можно детишек.
Он живет в детском доме в городе Устюжна, Вологодской области. В Устюжну тогда из Ленинграда вывезли и крохотную Елену Образцову, будущую звезду оперы, и пацана Илью Глазунова, ставшего знаменитым художником.
Олега возвращают в город на Неве в 1944 году. Голодное время, хаос. Ему семь. Его берут под свое крыло органы опеки.
Он заканчивает семь классов. После - два года ремесленного училища. Сегодня это мощное слово «ремеслуха» забыто. Олег получает профессию формовщик. Ему 18.
Мать тем временем вышла замуж за шофера первого класса Григория Чумикова и прописала отчима у себя на Розенштейна. Это была настоящая женская удача, ведь тогда на одного покалеченного войной мужика было несколько вдов. За мужчину без руки дрались как сегодня светские львицы стараются перед скоробогачами.
В 1955-ом Олег уходит в армию. В 1956 году он попадает в какую-то аварию. Серьезная травма головы и он получает инвалидность третий группы. Его комиссуют.
Устраивается слесарем в угольную гавань Ленинградского порта, что находится в двадцати минутах ходьбы от его дома на Розенштейна.
«Красная газета», 1926 г; фото с сайта oldgazette.ru
Но еще до 80-х годов прошлого столетия места это были, пожалуй, самыми опасными в Ленинграде. Не настолько известные, как Лиговка или Сенная, но более дремучие. Там шуршала шпана от Нарвских ворот до улицы Шкапина.
Слава ее доходила до набережных Невы: «Как у Нарвских у ворот ходит в панике народ: от шпаны прохода нет ни в кино, ни в домпросвет».
Будто из «Двенадцати» Блока: «Ночь, улица, фонарь». Все верно – то были наследники того строя: «В зубах цигарка, примят картуз, на спину надо бубновый туз». Кстати, Блок, в отличии от нас, помнил, что бубновый туз – знак каторжанина.
А Шкапин и Розенштейн, в честь которых были названы эти улицы, - герои-рабочие Путиловского завода и погибшие в революцию.
Даже автор этого теста помнит, как в конце 70-х в Ленинграде было принято драться на салютах районами. Василеостровские против Петроградских или тех, кто за площадью Труда. Но порой, шел слух, набегают «шкапинские» или «с обводного».
Слава ее доходила до набережных Невы: «Как у Нарвских у ворот ходит в панике народ: от шпаны прохода нет ни в кино, ни в домпросвет».
Будто из «Двенадцати» Блока: «Ночь, улица, фонарь». Все верно – то были наследники того строя: «В зубах цигарка, примят картуз, на спину надо бубновый туз». Кстати, Блок, в отличии от нас, помнил, что бубновый туз – знак каторжанина.
А Шкапин и Розенштейн, в честь которых были названы эти улицы, - герои-рабочие Путиловского завода и погибшие в революцию.
Даже автор этого теста помнит, как в конце 70-х в Ленинграде было принято драться на салютах районами. Василеостровские против Петроградских или тех, кто за площадью Труда. Но порой, шел слух, набегают «шкапинские» или «с обводного».
Шпана на Невском, начало 80-х, фото из архива автора
И тогда лихие враги глотали обиды и объединялись против. Те, кто нагрянул с Нарвской, дрались молча, накручивая на кулаки велосипедные цепи. В карманах носили смесь соли с перцем, чтобы швырнуть в глаза до первого удара костяшками пальцев в кадык.
Как степные воины они поддевали под форменные куртки профессионально-технических училищ стеганные ватники-безрукавки, наподобие кольчуг. И если били, то в мясо. Если попадали в плен или в камеру, то терпели и молчали. Да и милиция в тех краях была лютая.
И номер территориального отделения был тринадцать. В этом околотке сначала лупили, а потом уже интересовались фамилией.
Так закалялась единственная разрешенная внесоветская поэтика.
Как степные воины они поддевали под форменные куртки профессионально-технических училищ стеганные ватники-безрукавки, наподобие кольчуг. И если били, то в мясо. Если попадали в плен или в камеру, то терпели и молчали. Да и милиция в тех краях была лютая.
И номер территориального отделения был тринадцать. В этом околотке сначала лупили, а потом уже интересовались фамилией.
Так закалялась единственная разрешенная внесоветская поэтика.
Да и сегодня прогуливаться по этим улицам неуютно. Даже петербуржца можно привести сюда, да спросить – где ты? Редкий отгадает, что он в родном городе. А тогда и асфальта там не было. На месте сегодняшних автомоек стояли сараи, где подковывали лошадей.
улица Розенштейна, 2015 год
И случилось вновь воскресенье 25 ноября 1956 года. Критика политики Сталина на ХХ съезде партии уже настигла строй, началась хрущевская оттепель.
19-летнего беспартийного русского Олега Иванова задерживают вместе с такими же, как он хулиганами сотрудники линейного отделения милиция на Балтийском вокзале, что находился в паре минутах от его парадной. 28 ноября арест и «Кресты».
11 января 1957 года Ленинградский линейно-транспортный суд без церемоний осуждает его к 15 годам лагерей. Как тот же Высоцкий, «двадцать пять, до встречи». Основанием приговора стал знаменитый Указ Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 года «Об усилении охраны личной собственности граждан». Олег попадает под статью 2 часть 2, то есть разбой в шайке. Это по юридической терминологии тех лет.
19-летнего беспартийного русского Олега Иванова задерживают вместе с такими же, как он хулиганами сотрудники линейного отделения милиция на Балтийском вокзале, что находился в паре минутах от его парадной. 28 ноября арест и «Кресты».
11 января 1957 года Ленинградский линейно-транспортный суд без церемоний осуждает его к 15 годам лагерей. Как тот же Высоцкий, «двадцать пять, до встречи». Основанием приговора стал знаменитый Указ Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 года «Об усилении охраны личной собственности граждан». Олег попадает под статью 2 часть 2, то есть разбой в шайке. Это по юридической терминологии тех лет.
«А рано утром «Кресты» покинем мы, пойдем этапом на Воркуту», - любили играть на гитаре советские люди под кухонную закуску.
Максим Кривошеев и Сергей Степанченко исполняют «Этап на Север», видео с сайта youtube.
И повезли его зимой 1957 года с Московского вокзала на Воркуту, а довезли, как мы уже рассказывали, хуже, чем в никуда - до Емвы. Где обыкновенное тепло от костра пахнет счастьем.
Тогда еще на личных делах некоторых зэков еще проглядывались литеры «В» - вор или «С» - сука. То были иероглифы забытой ныне великой сучьей войны.
Ведь раскол в воровском мире начался сразу после 1945-го, когда в лагеря возвращались блатные, нарушившие устную тору, кто взял винтовку в руки, и отправился защищать Родину.
Оставшиеся сидеть – воры, их и не приняли обратно в лоно своей церкви без креста. Но когда Олег Иванов шел этапом безжалостная резня, уже захлебнулась в крови и стихла. Тогда и в преступной среде было меньше процедур. Олег зашел в зону и сразу назвался «блатным».
Говорят, он чуть позже на ноге выколол чудную ныне фразу – «На Луне водки нет». Если ее написать в твиттере, то рассмешишь. Но в те годы на жаргоне высшую меру называли – отправить на Луну.
Тогда еще на личных делах некоторых зэков еще проглядывались литеры «В» - вор или «С» - сука. То были иероглифы забытой ныне великой сучьей войны.
Ведь раскол в воровском мире начался сразу после 1945-го, когда в лагеря возвращались блатные, нарушившие устную тору, кто взял винтовку в руки, и отправился защищать Родину.
Оставшиеся сидеть – воры, их и не приняли обратно в лоно своей церкви без креста. Но когда Олег Иванов шел этапом безжалостная резня, уже захлебнулась в крови и стихла. Тогда и в преступной среде было меньше процедур. Олег зашел в зону и сразу назвался «блатным».
Говорят, он чуть позже на ноге выколол чудную ныне фразу – «На Луне водки нет». Если ее написать в твиттере, то рассмешишь. Но в те годы на жаргоне высшую меру называли – отправить на Луну.
Ведь что такое человек?
Он привыкает даже к петле. Сначала подергается, а потом успокоится.
Он привыкает даже к петле. Сначала подергается, а потом успокоится.
«Не плачь, не плачь моя хорошая, ты друга жизни себе найдешь», - предлагает герой песни об Указе.
Но Наталье Богдановой нужен был только этот любимый. Иначе в декабристки не записываются.
Но Наталье Богдановой нужен был только этот любимый. Иначе в декабристки не записываются.
Продолжение следует...
